Так в порыве злости писала королева Англии Елизавета I епископу Эли, не желающему отдавать свои сады и землю под ними в Эли-Плейс новому фавориту королевы Кристоферу Хаттону. Священнослужитель не желал уступать дорогу удачливому придворному, но, получив это послание, конечно, отказался от своих земель, оговорив условием, что он и его преемники смогут свободно посещать сады и собирать 20 бушелей роз каждый год.

Кристофер Хаттон, второй сын Уильяма Хаттона и Элис Сондерс Хаттон, родился в Холденби около 1540 года. Семья имела небольшое поместье в Нортгемптоншире и принадежала к мелкому дворянству с весьма скромным достатком.

Хаттон был на семь лет моложе королевы, высокий, крупный, крепкий, но грациозный; он привлек внимание Элизабет, танцуя зажигательную гальярду на маскараде в 1564 году. В 1571 году Хаттон уже стал членом парламента от небольшого городка Хайэм Феррерс в Нортгемптоншире, а в 1572 году королева сделала Хаттона одним из пятидесяти избранных джентльменов-пенсионеров, мужчин, которые были выбраны, помимо прочего, по росту и внешности, и формировали церемониальную охрану королевы, и почти сразу же он был назначен капитаном телохранителей Элизабет.

Хорошо образованный, красивый и опытный куртизан, этот элегантный танцор, о котором говорили, что он «подобрался к трону, танцуя вольту», был главным соперником Роберта Дадли, графа Лестера. На протяжении многих лет он был любимцем Елизаветы, обязанный своим положением при дворе бесконечному обожанию королевы, которое он выражал в письмах и стихах.

Как и Роберт, Хаттон всегда был рядом с ней; она прозвала Роберта своими «глазами», а Хаттона — своими «веками».

В середине ноября 1577 года ему была пожалована должность вице-камергера двора Её Величества, и параллельно с этим Хаттона приводят к присяге в качестве члена Тайного совета королевы. Тогда же он преклоняет колено перед монархом, и Элизабет посвящает молодого придворного в рыцари. Милости сыпятся на него, как из Рога изобилия.

Тот факт, что в первую очередь его внешность привлекла к нему внимание королевы, создал ему репутацию некомпетентного человека, которая была незаслуженной. Хаттон, как и любой другой мужчина, замеченный Елизаветой, обладал отличными способностями. Он, возможно, был не умнее графа Лестера, но его способности были развиты профессиональной карьерой, в то время как Лестер был просто человеком с хорошим интеллектом, который накопил за свою придворную карьеру значительный опыт и много полезной информации.

Хаттон обладал мягкостью, которая часто встречается у мужчин крупного телосложения; современник описал ее как «скромную сладость манер», и, возможно, отчасти именно это качество способствовало развитию страсти к королеве.

В 1571 году Хаттону был тридцать один год, а Элизабет — тридцать восемь. Конечно, он не вытеснил Лестера, которому в ту пору было без малого сорок, с поста доверенного фаворита, но он его кое в чем опередил: каждый год Лестер и Хаттон получали королевские знаки благоволения в виде денег, домов, земель и должностей, и в период с 1568 по 1571 год королева оказала Лестеру только четыре таких благодеяния, а Хаттону — восемь.

Никто и никогда не мог полностью вытеснить Лестера из сферы привязанности королевы Элизабет, но новизна Хаттона как обожателя и пылкость его страсти так сильно воздействовали на ее чувства, что в течение нескольких лет их отношения являлись самым близким приближением Элизабет к сексуальной страсти. Барон Фрэнсис Осборн описывал ее в это время, как «более способную разжигать пламя, чем тушить его».

В 1571 году человека по имени Мазер привлекли к ответственности за высказывание о том, что «мистер Хаттон чаще обращался к Ее Величеству в ее личных покоях, чем это было бы разумно, будь она так добродетельна и благонамеренна, как о ней говорят», а в следующем году архиепископ Паркер в крайнем расстройстве написал первому министру королевы Уильяму Сесилу, барону Берли, о человеке, которого допрашивал мэр Дувра за то, что тот выступил против королевы, «произнося самые постыдные слова против нее, например, что граф Лестер и мистер Хаттон по отношению к ней (….), но дело это настолько ужасно, что мэр не захотел записывать эти слова, «но произнес бы их в своей речи перед вашей светлостью, если бы у вас было свободное время».

Палата общин

Хаттон оставался полностью преданным Элизабет и в парламентских дебатах. Он выступал против Питера Уэнтворта, который в 1576 году утверждал, что члены парламента имеют право обсуждать любую тему, которую они захотят. Элизабет приказала отправить его в Тауэр, а Хаттон возглавил контратаку против желания Уэнтворта обсуждать религиозные вопросы. Он принял и озвучил точку зрения Элизабет, что дела Церкви — исключительно королевская прерогатива. Таким образом, Хаттон оказался в роли постоянного представителя Елизаветы I, каналом связи между монархом и парламентом.

Тайный совет

В 1580 году Кристофер Хаттон вошел в Тайный совет и был среди тех, кто участвовал в переговорах о заключении брака королевы Елизаветы с герцогом Анжуйским и Алансонским.

Хаттон был против этого брака, «но присоединился к остальным членам совета в угрюмом согласии, предложив поддержать брак, если он понравится ей».

Однако было много противников предложенного брака, среди которых был и Джон Стаббс, норфолкский сквайр с пуританскими симпатиями, написавший памфлет, где нещадно критиковал предложенный брак. Стаббс возражал против того факта, что Алансон был католиком. Хаттон, следуя указаниям Элизабет, возглавил преследование Стаббса.

Распространение этой брошюры было запрещено, а Стаббс и его издатель Уильям Пейдж были судимы в Вестминстере и признаны виновными в «подстрекательском писании» и приговорены к отсечению правой руки.

Но закрыть рты всем не удавалось, и к январю 1580 года королева Элизабет призналась Алансону, что общественное мнение сделало их брак невозможным.

Хаттон был членом суда, который судил и Энтони Бабингтона. В марте 1586 года Бабингтон и шесть его друзей обсуждали возможность освобождения Марии Стюарт, убийства Элизабет и подстрекательства к восстанию, поддержанному вторжением из-за границы. Шпионская сеть королевы обнаружила существование заговора Бабингтона. Дом Бабингтона обыскали в поисках документов, которые могли бы предоставить доказательства против него. На допросе Бабингтон, которого даже не пытали, сделал признание, в котором сообщил, что Мария Стюарт написала письмо, поддерживая заговор.

На суде Бабингтон и его двенадцать сообщников были признаны виновными и приговорены к повешению и четвертованию. «Ужасы полуудушения и того, что их разреза́ли заживо, чтобы вырвать сердце и кишки, считались, как и муки сожжения заживо, невыносимо жуткими, но в пределах общепринятой на то время процедуры».

Лорд-канцлер

Внимание Элизабет к Хаттону поддерживалось его внешностью, обаянием, остроумием и абсолютной преданностью ей. В мае 1587 года его бесспорная верность и подлинная политическая проницательность принесли ему долгожданные плоды — он был назначен лордом-канцлером. Юридическая братия была сильно оскорблена этим назначением. Помимо своих юношеских дней в Иннер-Темпле при Ориэл-колледже Оксфордского университета, Хаттон не имел формального юридического опыта, хотя в качестве советника и заседал в Звездной палате. Поговаривали, что «назначение Хаттона было делом его соперников, которые надеялись, что его необходимое отсутствие при дворе уменьшит его присутствие в покоях королевы».

Единственный среди мужского окружения королевы, он отказался жениться. По его мнению, это было бы предательством его любви к ней, которую он не уставал выражать в письмах – пылкий язык этих эпистол поражает своей искренностью. В разгар эпидемии оспы он послал ей полое кольцо с профилактическим снадобьем и умолял носить его на шее «между сладкими сосцами, в целомудренном гнезде чистейшего постоянства».

Хаттон навсегда остался преданным последователем королевы, единственным из ее признанных любовников. Впрочем, у него были тайные любовницы, которых он держал подальше от двора, и по крайней мере одна из них подарила ему дочь, которую назвали Элизабет.

Сэр Кристофер Хаттон умер 20 ноября 1591 года. Он был похоронен 14 декабря 1591 года под мраморной плитой в одном из приделов собора Св. Павла, но 2 сентября 1666 года собор сгорел во время большого пожара вместе с половиной домов Лондона. Останки похороненных там сохраниться не могли, их даже не стали искать, закатав погребения толстым слоем земли.

От гениального танцора, романтика, поэта и политика остались лишь проникновенные строки восторженных писем и стихов, адресованных его королеве...